ПУТЕШЕСТВИЕ ЕКАТЕРИНЫ II
В ОСТЗЕЙСКИЙ КРАЙ В 1764 г.*
Г.В.Ибнеева (Казань)
Путешествие российской императрицы Екатерины II в Остзейский край в 1764 г.
представляет значительный интерес, поскольку позволяет выявить ряд аспектов
политического взаимодействия центра и автономного края: проблему остзейских
привилегий и отношение к ним верховной власти; символическое пространство ритуала
путешествия коронованной особы, и тем самым, пространство легитимации власти;
определение имперских приоритетов посредством решения аграрных проблем. Каждому
из выделенных аспектов и будет посвящена соответствующая часть данной статьи.
Восточноприбалтийские земли (Лифляндия и Эстляндия), присоединенные к России в
1710 г., к началу царствования императрицы Екатерины II не были интегрированы в
состав Российской империи. Главные принципы российской имперской политики
присоединения новых земель – сохранение статус-кво и сотрудничество с местной
прибалтийско-немецкой элитой – нашли здесь свое применение и стали своего рода
моделью взаимодействия центра и регионов, имеющих автономию. Именно остзейская
элита должна была контролировать жизнь Прибалтийского края, управлять этими
территориями и использовать свои специфические особенности, ставя их на службу
администрации, армии и культуре Российской империи. Взамен этого Россия
подтверждала их привилегии, сословные права и владения1. Существенным элементом
автономии остзейских земель, дарованной Петром I, были привилегии сословий,
институционально выражающиеся в существовании уже сложившихся ранее сословных
организаций рыцарства, городов и суда, и осуществляющих функции самоуправления.
Остзейцам также гарантировалась свобода вероисповедания, деятельность местной
(лютеранской) церкви, сохранение немецкого остзейского права, немецкой судебной
системы, использование немецкого языка в делопроизводстве и судебной практике 2.
Другим важным аспектом автономии явилась сложившаяся система землевладения
(которая, впрочем, проистекала из тех же привилегий), правовая неотрегулированность
которой, как будет показано ниже, приводила к снижению налоговых поступлений.
Отношение к Остзейскому краю в 1-й половине ХVIII в. определялось
преобразовательными усилиями России: экономические и людские ресурсы региона и вся
его сформированная по европейскому образцу инфраструктура должны были быть
задействованы для вестернизации России, для превращения ее в великую европейскую
державу. Сложившиеся структуры должны были послужить своего рода прототипом
устройства новой, европеизированной России. В культурном и интеллектуальном
отношении Прибалтика занимала особое место в империи, будучи связующим мостом
между Россией и немецким Западом.
Однако вступление России в эпоху просвещенного абсолютизма привело к изменению
имперских приоритетов. Новая просвещенная модель самодержавия акцентировала
несоответствие остзейских привилегий изменившимся политическим реалиям. Известно,
что политическая доктрина просвещенного абсолютизма, исповедуемая Екатериной II,
включала создание регулярного полицейского государства3 с сословной структурой
общества, что в понимании ХVIII века составляло суть правового государства, законной
монархии. Этим целям должны были служить систематизация, централизация и
унификация управления империи, проведенная императрицей в 60-70-е г.г.4
Реорганизованное социальное и административное устройство России должно было быть
распространено и на западные окраины. Политика просвещенного абсолютизма
* © Г.В.Ибнеева
неизбежно вела к усилению «регулярности» в имперской политике, к установлению более
жесткой вертикали власти.
Исследователи пишут, что в Российском государстве периода просвещенного
абсолютизма не было места для сильных сословий Остзейского края, имевших
привилегии (прежде всего сословное самоуправление), и приходивших в противоречие с
центральной властью. Однако, одной из важнейших политических задач в начале
царствования Екатерины явилось именно создание сословного строя в России.
Жалованными грамотами дворянству и городам она пыталась создать сословия, не только
по форме, но и по духу схожие с западноевропейскими сословиями, что ей в значительной
мере удалось5. Кроме того, остзейская институциональная модель была базовой для
реформы российского местного и центрального управления, в основе которой лежал
сословный принцип.
Здесь, видимо, надо отметить следующее: политическая традиция Российского
государства обеспечивала легитимацию самодержавной власти как власти дарованной
свыше – от Бога, в то время как на Западе она поддерживалась «снизу»
институционализированными сословиями. Поэтому реализовать данные идеи предполагалось с помощью единственного рычага – государства, и так, как необходимо было
этому государству. Осознавая ситуацию, русская царица стремилась не потерять контроля
над сословиями, в том числе и дворянством. Важным в ее сословной реформе явилось то,
что власть даровала эти законы. Признанные «вечными» и «фундаментальными», они
ослабили возможные претензии дворянства на власть (как и других сословий) и к власти
тем, что отныне оно должно было действовать в рамках утвержденных правил «законной
монархии», а «права» оппонировать верховной власти среди них не было (что еще
оставалось в Остзейском крае). Эта позиция, очевидно, определяла отношение монархини к
остзейским сословиям: их правам и привилегиям, основанным на западной
институциональной модели. Однако выработалась она не сразу.
Исследователи высказывали мнение, что в начале царствования у царицы
отсутствовало правильное представление о политическом значении прав остзейского
рыцарства6. Эта мысль не лишена оснований, поскольку первые месяцы царствования
были довольно сложными: ее беспокоило укрепление позиций на российском престоле,
формирование правительственной среды. Вполне возможно, что она еще не вникла в
тонкости управления различными частями империи, в том числе и имеющими автономию.
Так или иначе, задумываясь о природе остзейских привилегий, первоначально она
приходит к выводу о необходимости их подтверждения.
После вступления на престол Екатерины II, как это было заведено, остзейские
привилегированные сословия выслали в Петербург депутатов для приветствия «Ея
Императорского Величества» и передачи ей просьбы о подтверждении прав и
преимуществ сословиям, жалованных прежними государями. Императрица озаботилась
конфирмацией этих прав, и документы для них готовились также как и при Петре
Великом7, при одном единственном отличии: даровались они не всем одновременно, а
когда сословия сами просили об этом. В течение 1762-1763 гг. были подтверждены права
рыцарства и городов. Подтверждая остзейские грамоты, она отметила: «Впрочем, я
должна сознаться в том, что ни я, ни кто-либо иной не знает, полезны ли краю эти
привилегии, основаны ли они на обычае, или на предании, или на формальных законах; я,
однако, думаю, что пока главною целью должно считаться сохранение спокойствия в этой
провинции»8. Здесь ясно прозвучала мысль о том, что целостность империи на данный
момент рассматривается ею как основополагающий фактор.
Однако, уже в 1763 г. начинает формироваться позиция монархини к прибалтийскому
государству в государстве. Этому способствовало рассмотрение вопроса о раздаче
государственных имений в Лифляндии в аренду. Ей становится известно, что лица,
занесенные в матрикулу местного рыцарства, при получении аренд пользуются
преимуществом перед другими. Через камер-контору лифляндских и эстляндских дел
стали собираться сведения о дворянской матрикуле: сколько в нее занесено фамилий до
присоединения Лифляндии к России, сколько потом и на каком основании. Все это
вызывало тревогу среди остзейского дворянства, которая усилилась при принятии патента
12 ноября 1763 г., разрешавшего лицам, имевшим заслуги перед государством (в том
числе, офицерам русской армии), подавать заявления о предоставлении им аренд в
Лифляндии. Указом же 4 марта 1764 г. в состав лифляндского и эстляндского рыцарства с
занесением в матрикулу были включены 15 офицеров и сановников – немцев, но
иностранного дворянского и буржуазного происхождения. Данный указ вызвал сильное
недовольство, но он был проведен в жизнь9. Для императрицы было важно разрушить
монополию прибалтийского рыцарства на получение аренд и проявить самодержавную
волю включением в матрикулу лиц неостзейского происхождения. Это действие
свидетельствует об определенных намерениях русской государыни, долженствующих
выразиться в некотором ограничении привилегий остзейского рыцарства относительно
льгот в получении аренд и усилении позиций центра в этом крае. Государыня начинает
серьезно задумываться о положении остзейских сословий, чьи привилегии не
соответствуют и противоречат интересам империи.
В начале 1764 г. она уже определяется в понимании характера внутренней организации
империи как унитарного государства. Об этом красноречиво свидетельствуют широко
цитируемые в историографии слова из ее секретной инструкции генерал-прокурору князю
А.А.Вяземскому, датируемые февралем 1764 г.: «Малая Россия, Лифляндия и Финляндия
– суть провинции, которые правятся конфирмованными им привилегиями; нарушить оные
все вдруг весьма непристойно б было, однакож и называть их чужестранными и
обходиться с ними на таком же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с
достоверностию глупостью. Сии провинции… надлежит легчайшими способами привести
к тому, что б они обрусели и перестали бы глядеть, как волки в лесу…»10. Как видно, взят
курс на интеграцию этих земель в состав Российской империи.
Желание Екатерины ознакомиться с институциональной моделью остзейских земель, с
особенностями аграрного положения Лифляндии и Эстляндии, реализовалось в ее
путешествии в Остзейский край в 1764 г.
***
24 июня 1764 г. Ее Императорское Величество императрица Екатерина II оставляет
Петербург и отправляется в путешествие по Остзейскому краю.
Путешествия коронованных особ актуализируют интерес к коммуникативным
аспектам символического пространства, к изучению механизмов взаимодействия власти и
имперского пространства и, тем самым, выявлению способов ее политической
легитимации.
В современной науке под процессом политической легитимации понимается процесс
обеспечения политического и социального порядка на основе распределения
символического капитала11. В основании разнообразных концепций легитимности
усматривается типология М.Вебера и его последователей, фиксирующая наличие
представлений о вере в значимость социального порядка, способности элиты
обеспечивать свое институциональное господство посредством «верований в моральные
символы, священные эмблемы и юридические формулы»12. Именно этому аспекту была
посвящена книга Р. Уортмана, показавшая, что семиотика церемониала российских
государей поддерживала создание и поддержание мифов, определяющих образ царя в ту
или иную эпоху13.
Понятие легитимности фиксирует наличие представлений «о значимости социального
порядка». Социальный порядок легитимен, когда его участники ориентируются на
некоторые образцы поведения, которые они считают обязательными, «значимыми для
себя»14. Подготовка к приезду государыни, так же, как и ее встреча, обозначили
верноподданническую роль остзейского дворянства и его стремление поддержать эту роль
как модель поведения.
Другой аспект легитимации, выделенный Д. Битемом, предлагает изучение
легитимности не только в контексте «веры в легитимность», но и путем анализа ее
реальных оснований, а именно: соответствие власти установленным нормам как
формальным, так и неофициальным; оправданность этих правил верованиями,
разделяемыми правительством и народом; демонстрация поддержки власти15. Общность
чувств, испытываемая населением во время шествия российской императрицы,
конституировала образ монарха, который наделялся публичным авторитетом. Происходил
процесс узнавания своей государыни: соотнесения образа императрицы представлениям
населения. Это находило свое отражение в участии населения в ритуале.
Современные исследователи отмечают, что понятия «доверие» и «личная
преданность» являются «семантическими звеньями, определяющими специфику
смыслоконцепта легимитимность»16. Фактически данный вывод накладывается на
политическую практику путешествий Екатерины II. Ритуал, представляющий
харизматический образ монархини и позволяющий ей проявить попечение о населении,
свою заботу вызывали чувства доверия, веры, преданности населения императрице.
Дворянство, как впрочем, и представители остальных сословий, публично заявляли о
своей лояльности и преданности, что способствовало легитимации самодержавной власти,
и, тем самым, усилению ее политического ресурса.
Ритуал пребывания Екатерины II в Лифляндии и Эстляндии, безусловно, высвечивает
то символическое пространство, которое способствовало легитимации власти российской
императрицы.
Более месяца коронованная особа провела в Лифляндии и Эстляндии, посетив Ревель,
Ригу, Митаву, Пернов. Посещение городов сопровождалось остановками в рыцарских
замках и на мызах. Следуя ориентации предшествующих правителей на сотрудничество с
местной элитой, монархиня уделила большое внимание встречам с местным дворянством,
обедая с ними и участвуя в развлечениях17. С большим интересом она общается с
бюргерством. Допуская к аудиенции рыцарство и бюргерство, она как бы тем самым
подтверждала их привилегии.
Положение остзейского дворянства с момента вхождения Остзейского края в Россию и
дарования автономии Петром I было достаточно стабильным. Еще памятны были
шведские редукции (когда Остзейский край находился в составе Швеции) — конфискации
земель в пользу государства в 80-х гг. XVII в. при Карле XI, и вольница,
установившаяся после включения земель в Россию, была благоприятна для
господствующего сословия. Они чувствовали себя полными хозяевами в своих имениях:
исследователи отмечают, что объем прав дворянина относительно крестьянина и его
имущества был неизмеримо больше, чем это было в метрополии. Рыцарство Остзейского
края было, безусловно, заинтересовано в сохранении статус-кво и в подтверждении их
прав и привилегий Екатериной II. В силу этого оно стремилось подчеркнуть свою
лояльность, которая уже проявилась в подготовке путешествия. Еще весной 1764 г.
генерал-губернатору Ю.Ю.Броуну было сделано распоряжение о поставке для проезда
императрицы и ее свиты в Ригу казенных лошадей от полков, расквартированных в
Лифляндии. Известие о возможном путешествии Екатерины быстро распространилось в
крае. Лифляндское дворянство заявило Броуну, что оно готово поставить от себя для
проезда государыни в Ригу лошадей 18. Броун сообщил об этом в Петербург и получил
рескрипт, который объявлял особое высочайшее благоволение за их усердие. Броуну было
предписано дать знать остзейскому дворянству, что выбор казенных лошадей был сделан
из-за особого уважения «к земледельному времени, дабы не отягчать тем народа». Там же,
где еще лошади не были выставлены, государыня соизволяла выставить лифляндские
подводы, только чтобы это не нанесло вред земледелию19.
Активное участие рыцарства в организации встречи императрицы проявило их
желание продемонстрировать свое усердие российской государыне и радушным приемом
уверить ее в своей преданности и благодарности за подтверждение прав и привилегий.
Ритуал же пребывания коронованной особы в крае, триумфальные ворота, балы и
фейерверки включили балтийское рыцарство в царство всеобщего ликования и показали
единство имперской элиты20.
Деятельное участие в подготовке встречи и в приеме государыни приняло и
бюргерство. В Ревеле уже 16 мая 1764 г. состоялись экзерциции «братства черноголовых»
(«Schwarzhäupter»)21 с оружием22. «Братство черноголовых» — компания неженатых
торговцев, купцов, непостоянно живущих в Риге, Ревеле, Дерпте и Пернау. Поскольку они
временно находились в Остзейском крае, они не становились домовладельцами. Они и
сопровождали императрицу в ее выездах по городу.
Во время прибытия Екатерины в Ревель и Ригу городские сословия, магистрат и
дворянское собрание ожидали ее на площади. Отношение населения к приезду
коронованной особы отразил важный момент: город принимал Екатерину как свою
императрицу.
Важным моментом в восприятии населением государыни являлось ее милостивое
поведение, которое соответствовало образу справедливого монарха и находило отклик в
чувствах и эмоциях населения. Так, на приглашение горожан отобедать в ратуше,
императрица непринужденно спросила: «Должна я вас побеспокоить?» и дала обещание
прийти 23.
Характерно, что поведенческие установки горожан Эстляндии и Лифляндии во время
пребывания в крае императрицы ничем не отличались от поведения российских
обывателей: для них также важно было увидеть и «поймать улыбку» государыни и
подойти к руке государыни 24.
Императрица была довольна оказанным радушным приемом: ей были выказаны знаки
лояльности и преданности. Характерно, что в доме Б.Х. Миниха на обеде 30 июня 1764 г.
прозвучал тост за «всех верноподданных рабов»25. В Пернове (Пернау, Пярну) 3 июля
комендантом города Послетом Екатерине на блюде были поднесены ключи от ворот
города. Екатерина изволила принять эти ключи и сразу же отдать обратно 26. Ритуал
демонстрировал, с одной стороны, признание остзейцами Екатерины своей государыней, а
с другой — символизировал определенную данность: все зависит от милости российской
императрицы. В письме И.И.Неплюеву и кн. А.Вяземскому она сообщает из Риги: «Здесь
весьма мне рады и не знают, что затеять, чтоб показать свое удовольствие. Я звана
обедать к рыцарству, другой день к мещанству, и все воистину с великим усердием»27.
Она делает определенный политический вывод, что «ливонцы начинают поддаваться
влиянию своих завоевателей»28.
Впрочем, не обошлось без шероховатостей. В своем старании доставить императрице
максимум удовольствия они несколько переусердствовали: в Ревеле 30 июня 1764 г. для
выезда государыни в гавань была подана четырехместная коляска, без лошадей, при
которой были двенадцать человек, одетые в платье, напоминающее одежду скороходов, и
«в оную коляску Ея Императорское Величество сесть не изволила»29. Факт этот весьма
символичен, поскольку аккумулировал всю верноподданность жителей края.
Во всем ее путешествии по Остзейскому краю, как видно, присутствует имперская
тема. Идеология translatio imperii присутствовала и в презентации образа императора,
проявлявшегося в ритуале венценосной особы. Екатерина заботилась о своем имидже как
православной русской императрицы, а не немецкой принцессы на российском троне: ее
императорский образ имел великорусскую окраску. Здесь, в немецко-говорящем мире, ее
официальные выступления намеренно звучали по-русски. На речи протестантского
духовенства, рыцарства и бюргерства, произносимые на немецком языке, ответ на
русском языке от имени Ее императорского величества держал ее фаворит генераладъютант Григорий Григорьевич Орлов30. Посещала она и службы в православных
церквях Ревеля и Риги.
Путешествие Екатерины определило расширение имперского пространства как вектор
имперской политики, а именно — стремление России включить Курляндию, чей престол
еще недавно занимал сын польского короля Августа III Карл (1758-1763), в орбиту
Российской империи, К апрелю 1763 г. усилиями России Карл был изгнан из Курляндии, а
на курляндском престоле был восстановлен бывший герцог Курляндский — Эрнст Иоганн
Бирон. Бирон с семьей был вызволен Екатериной II из ссылки, в которой они находились с
1740 г. — все царствование Елизаветы Петровны. Всем обязанный российской
императрице, он должен был как правитель Курляндии в своей политике проводить
линию России. Возвращение Бирона на герцогство могло рассматриваться как средство
присоединения Курляндии к России.
Еще в процессе реставрации Бирон 4 августа подписал соглашение, обязавшее его
защищать православную веру в Курляндии, благоприятствовать русской торговле, не
иметь сношений с врагами России, разрешить свободный проход по своей территории
русским войскам, позволить русским кораблям свободно пользоваться его портами, идти
навстречу просьбам русских помещиков об аренде курляндских «маетностей». Продолжая
официально оставаться польским вассалом, герцогство превратилось в самый настоящий
русский протекторат31. В момент приезда Екатерины в Ригу герцог приехал в Ноемюлен
(Neuermuhlen — неподалеку от Риги), чтобы встретить российскую императрицу. 13 июля
Екатерина посетила герцога в Митаве. Бирон принял Екатерину чрезвычайно
торжественно, как вассал, приветствующий свою благодетельницу 32.
Пребывание российской императрицы в Остзейском крае определило лояльность и
верноподданность как одно из необходимых условий политического взаимодействия края
и метрополии, как один из факторов имперского единства. Вместе с тем, проявленная
остзейцами поддержка, признание Екатерины своей императрицей способствовало
легитимации российской государыни, и тем самым усилению ее политического ресурса.
***
Помимо важности символического аспекта, следует отметить, что путешествия
Екатерины II имели и практическое значение: концентрация увиденного формировала
правительственную имперскую политику. Путешествия давали возможность утвердиться
в правильности избранного пути, поскольку даже мысленная экстраполяция
теоретических воззрений на местную почву существенно корректировала и даже
трансформировала их.
Среди основных выводов, сделанных русской царицей в ходе путешествия, было
убеждение в необходимости интеграции остзейских земель в состав Российской
империи33. Это вызывалось, прежде всего, экономическими причинами, которые
вплотную сталкивались с проблемой политической – проблемой правового регулирования
аграрных отношений в Прибалтике.
К моменту царствования Екатерины в Прибалтике установился поземельный налог,
равный по своему размеру российской подушной подати. Величина налога определялась
земельным кадастром ХVII в. и ревизиями ХVIII в., выявившими количество
возделываемой крестьянской земли, с которой и уплачивался налог, в то же время
помещичья земля была свободна от обложения. Подобная практика приводила к
противоречиям между русским правительством и остзейскими помещиками, поскольку
разорение крестьянского хозяйства непосильной барщиной и присоединение крестьянской
земли к помещичьим полям уничтожали объект поземельного обложения. Крестьянские
повинности фиксировались в вакенбухах (специальных перечнях), что осталось еще со
времен предшествующих правлений. На них (вакенбухи) уже не обращали внимание
остзейские помещики. В Прибалтике сложились особо тяжелые формы эксплуатации
крестьянства: помимо барщины и различного рода сборов натурой, в повинности
крестьянства входили: предоставление подвод для отправки в город помещичьего хлеба;
работы при молотьбе, приготовлении солода, винокурении; прядение; некоторые
денежные выплаты (жалование караульным на господском дворе) и т.п. Положение
крестьян усугублялось существованием владельческих монополий: крестьянин выменивал
у господина соль, железо, табак на свой хлеб, или пропивал его в кабаке, устроенной
помещиком; варение и продажа пива и вина составляли монополию господина34.
Подобное состояние аграрных отношений снижало поступление государственных доходов
из Лифляндии. Если в 40-е г.г. государство получало из Лифляндии 135 тыс. талеров
дохода, то в 1759 г. только 105 тыс. Фискальные интересы государства требовали
осуществить переоценку земель и крестьянских повинностей, на что не соглашались
остзейские помещики. Они не были заинтересованы в точном разграничении земель —
податной крестьянской земли и помещичьей, свободной от налогов, — и в фиксировании
повинностей крестьян, а потому упорно сопротивлялись всякому изменению
существующего положения. При этом они ссылались на свои привилегии, данные им
предшествующими правителями и подтвержденные российскими государями 35. Мало
того, лифляндские помещики выражали свое неудовольствие в связи с последней
ревизией 1757 г., смысл которого заключался в том, что правительство не должно
проводить ревизий. Очевидно, во время путешествия жалобы по этому поводу дошли до
императрицы, о чем она пишет за день до отъезда из Риги 14 июля 1764 г. Ю.Ю.Броуну.
Екатерина повелевает, чтобы эти жалобы помещики передали генерал-губернатору. Он
должен их разобрать, а затем составить свое мнение. Затем все эти документы должны
были быть представлены в камер-контору лифляндских и эстлянских дел и лично ей36.
В ходе пребывания в Остзейском крае Екатерина стремится самостоятельно уяснить
для себя аграрное положение в регионе, и в частности положение крестьян. В ходе
путешествия ею, вероятно, были отмечены особенности социальной структуры остзейских
земель, носившей отпечаток этнического разделения между немецкой элитой (сельской и
городской) и латышским и эстонским народами, образующими подавляющую часть
крестьянского зависимого населения. Она посещает помещичьи экономии в Лифляндии и
Эстляндии. Так, 2 июля 1764 г. она посещает несколько имений эстляндских помещиков:
в Кегеле (Kegel) – имение фон Хольштейна (Stael von Holstein), в Круйе (Kruia) – имение
Вортмана (Wortman), и Коше (Kosch) – имение Реннекампфа (Rennekampff)37. 17 июля
Екатерина побывала в имении Ропкой (Ropkoy) графа Карла Сиверса и посетила деревню
неподалеку от Дерпта (Dorpat, Тарту), где пастор Х.Д.Ленц произнес приветственную
речь38.
Очевидно, основным источником информации о положении крестьянства для
государыни являлись лютеранские священники. Известно, что в беседах с ними она
справлялась о крестьянах39. Наиболее важным для Екатерины было общение с пастором
Иоганном Георгом Эйзеном, который был известен своими проектами улучшения
положения крестьян еще при Петре III. 30 октября 1763 г. во время аудиенции, данной
Екатериной Эйзену, она поручила ему устроить колонию свободных людей в Бромме
(Bromma) неподалеку от Ораниенбаума40. Эйзен по приглашению графа Орлова трудился
над своим проектом в его имении Ропше. Во время путешествия императрицы по
Остзейскому краю в июле 1764 г. Екатерина и пастор Эйзен встретились в Торме недалеко
от Дерпта. Врангель и Крузенштерн полагают, что именно здесь Эйзену было поручено
составить проект, в котором должны быть письменно зафиксированы крестьянские
повинности в Лифляндии41. В 1764 г. же году было напечатано анонимное сочинение
Эйзена «Сочинение лифляндского патриота», в котором содержались пункты улучшения
положения крестьян. Одним из положений проекта был перевод крестьян с барщины на
оброк42.
Все это свидетельствует о том, что Екатерина не упускала из внимания крестьянский
вопрос в Лифляндии и Эстляндии. Очевидно, что в ходе ознакомления с положением
остзейских крестьян Екатерина убеждается в неотрегулированности их взаимоотношений
с помещиками.
В крае, управляемом на основе старинных привилегий, трудно ожидать сознательности
дворянского сословия: необходимо было государственное регулирование проблемы.
Интересы страны (заботы о бюджете, налогах) диктовали проявить самодержавную волю.
Когда Екатерина решила вмешаться во взаимоотношения между землевладельцами и
крепостными в Эстляндии и Лифляндии? Перед тем, как посетила провинции или после
предпринятого турне? И. де Мадариага полагает, что это вопрос спорный43. Однако, есть
основания полагать, что уже в путешествии было принято решение воздействовать на
аграрную ситуацию в Прибалтике.
Еще во время пребывания в Остзейском крае Екатерина предписывает Броуну принять
меры к облегчению положения крестьян и обратить внимание, прежде всего, на
ограждение крестьян от всякого увеличения барщины. Броун успокоил государыню
обещанием, что само рыцарство пресечет злоупотребления, возникающие от
неопределенности отношений помещика к крестьянам44. Очевидно, что обещание Броуна
было в русле императорских намерений. Надежда на то, что дворянство само выступит с
инициативой регулирования крестьянского вопроса, являлась голубой мечтой российских
монархов не только ХIХ, но и ХVШ века. На кого можно было опереться в решении этого
вопроса, помимо Броуна? У императрицы мог быть единомышленник в этом крае – барон
Карл Фридрих Шульц-Ашераден (1720-1782). Она встречалась с ним как с главой
депутации еще при конфирмации привилегий лифляндского рыцарства в 1762-1763 гг.
Шульц тогда последовательно проводил линию на защиту дворянских привилегий
остзейцев. Однако, помимо этого, барон Шульц являлся автором проекта крестьянских
прав, которые он опубликовал для своих крепостных в 1764 г. В историографии они
известны еще под именем «ашераденских законов».
«Крестьянское право» Шульца устанавливало право крестьян на движимое имущество.
Он не мог быть продан, подарен, удален из того поместья, в котором живет. Важным
пунктом, регулирующим взаимоотношения помещика и крестьянина, было положение о
несении крестьянином только тех податей, которые зафиксированы в вакенбухах.
Шульцем признавалось право крестьянина принести в суд жалобу на своего помещика в
случае посягательств последнего на личность или собственность45. Трудно сказать,
встречалась ли Екатерина с Шульцем во время путешествия и имела ли она с ним беседу?
Они могли видеться в Риге 11 июля во время ее встречи с ландратами (Шульц был
ландратом) и со знатным рыцарством46. Так или иначе, последующие события
свидетельствуют о личном вкладе Шульца в решение крестьянской проблемы.
В январе 1765 г. Броун назначил рыцарству собраться на ландтаг. По старинному
обычаю, члены ландтага под предводительством ландмаршала Будберга из церкви
отправились в замок для приветствия генерал-губернатора. Генерал-губернатор в своей
речи сказал, что жалобы крестьян на помещиков дошли до императрицы и, государыня к
крайнему своему неудовольствию убедилась в бытность свою в Эстляндии и Лифляндии,
что эти жалобы справедливы. Жалобы, по ее мнению, вызваны, во-первых, тем, что
крестьянин не имеет собственности, во-вторых, что повинности крестьян ничем не
определены и произвольно увеличиваются со дня на день, и в-третьих, что за проступки и
за невыполнение непомерно тяжкой барщины помещики налагают неслыханно тяжкие и
жестокие наказания47. Броун подчеркнул, что «необузданный деспотизм наносит ущерб не
только общему благу, но и верховному праву короны». То есть, было дано понять, что
подобный деспотизм дискредитирует лицо самодержавия, монарха, являвшегося
источником законодательной, исполнительной и судебной власти. Помещики же в своих
злоупотреблениях выходят за рамки своей правовой компетенции.
Вследствие чего Броун представил ландтагу «препозиции», которые он должен был
принять, а именно:
1) крестьянскую движимость признать полной собственностью;
2) свободную продажу продуктов крестьянского хозяйства;
3) повинности крестьян привести к определенной норме;
4) ограничение судебной компетенции помещиков, т.е. ограничить произвол
помещиков в наказаниях;
5) признание права крестьян жаловаться на своих помещиков 48.
Считается, что эти препозиции были написаны бароном Шульцом. Подобное суждение
представляется верным — содержание речи Броуна и установлений Шульца практически
тождественны. Едва ли с удовольствием выслушало рыцарство горячую речь генералгубернатора: в риттерхауз (дом рыцарства) оно вернулось в настроении отнюдь не
миролюбивом. Лишь только члены ландтага заняли свои места, с речью выступил барон
Шульц. Он обратился с предложением ввести «ашераденское правление» во всей
Лифляндии. Он выдвинул три основания, позволяющие ему убеждать ландтаг улучшить
положение крестьян.
1) Крепостное право было установлено в варварские времена, как грубое господство.
Подобно представителям французского просвещения он рассматривает средние века как
варварские времена и рассматривает крепостное право как несоответственное гуманному
XVIII веку. Впрочем, Шульц не предлагает отменить крепостное право, фактически он
ратует за его смягчение;
2) Материальные интересы самих помещиков должны заставить их улучшить
положение крестьян;
3) К реформе понуждает «настоятельная необходимость»: в противном случае их
ожидает более радикальная реформа со стороны российской императрицы49.
Думается, что последняя причина и явилась импульсом как для создания проектов
Шульца, так и его выступления на ландтаге. В заключение своей речи он заявил: «Давно
пора уничтожить право превращать человека в рабочую скотину».
Рассматривая проекты Шульца и его выступление на ландтаге, следует все же
отметить, что он выражал интересы лифляндского рыцарства, заинтересованного в
сохранении своих привилегий. Тем не менее, дворянство крайне негативно отнеслось к
программе Шульца, точно так же как и к препозициям Броуна.
Рыцарство ясно и недвусмысленно высказалось, что внутренние отношения в
Лифляндии во все времена были предоставлены только самой Лифляндии, что их
привилегии покоятся на существующем законе, который в настоящий момент хотят
ревизовать от имени философов и представителей «естественного права». Подчеркивался
неограниченный характер права собственности, появившегося в давние времена и
являвшегося бесспорным50. Что же касается обвинений в плохом положении крестьянства,
то здесь остзейские помещики пытались оправдаться. Они противопоставляли себя
метрополии. По их мнению, на дворянство перекладывается неудовлетворительное
состояние российского государственного управления: «большая стрельба» (очевидно,
войны. – Г.И.) и большие подати российского правительства тяжелым бременем ложатся
на край, и тем самым способствуют обнищанию крестьян51. То, что рыцарство болезненно
отнеслось к предложениям свыше, говорит факт упоминания им на ландтаге шведских
редукций: «Шведское крестьянское законодательство 1687/88 годов было существенной
предпосылкой решениям о редукциях ливонских имений». Отмечая это, дворянство
высказывало беспокойство, что царствование Екатерины может также стать временем
новых редукций52.
Пункт о праве крестьян жаловаться на своих хозяев был ими оспорен: было заявлено,
что в шведском законодательстве такого права нет.
Обсуждение данной проблемы на ландтаге длилось в течение трех месяцев. Вначале
рыцарство отклонило предложения Броуна, сославшись на подтверждение императрицей
рыцарских привилегий. Лифляндские дворяне заявили, что в отношении крестьян они не
чувствует себя невиновным. В толковании вышеизложенных положений они
придерживаются мнения, что крестьянство должно находиться в неизменном положении,
а их права сохраняться 53.
Однако, после бурных прений выступил Броун и недвусмысленно дал понять, что
«улучшение быта крестьян есть непременная воля государыни»54 и что правительство
само возьмется за реформы, если дворянство не примет определенного решения. Это
явилось прямой угрозой существованию остзейских привилегий, что прекрасно понимали
члены ландтага.
В результате компромисса был опубликован патент 12 апреля 1765 г. Его основными
положениями были: признание права крестьянина на свою личную, движимую
собственность; запрещение помещикам продавать своих крестьян на рынке; отказ от
увеличения крестьянских повинностей. Важной особенностью принятого патента было
предоставление права крестьянам жаловаться на своих помещиков. Причем
оговаривалось, что подача несправедливой жалобы со стороны крестьян будет караться
телесным наказанием.
Данные постановления были прямым следствием посещения императрицей
Остзейских губерний и имели силу вплоть до
1804 г. 55 Здесь хотелось бы
согласиться с Р.Бартлеттом, что конфронтация Екатерины с ландтагом 1765 г. касалась
вопросов об автономии балтийского дворянства, фискальных привилегиях и земельных
правах, а не взаимоотношений помещиков и крестьянства56. Остзейское рыцарство не
желало вмешательства имперской власти в вопросы землевладения, землеустройства.
Защита интересов крестьян в Прибалтике явилась для коронованной особы средством
ограничения привилегий сословий во имя интересов империи. Жалобы же рыцарства на
ревизию 1757 г. были представлены на рассмотрение Сената, который, признав их
необоснованными, решил собирать подати в Лифляндии с казенных и частных мыз по
ревизии 1757 г.
Процесс упразднения остзейской автономии занял длительное время. Как верно
отмечал Я.Зутис, 1762-1764 гг., начало правления Екатерины II стало для императрицы
началом формирования ее политики по отношению к привилегиям остзейцев. Эти годы
явились подготовительной стадией будущего противостояния центра и остзейского края,
которое начинает проявляться уже в 1765 г. в аграрном вопросе.
Путешествие проявило стратегию поведения остзейского дворянства: упорное
отстаивание своей автономии и своих привилегий; постоянные уверения в своих
верноподданнических чувствах и в то же время более или менее явная систематическая
оппозиция распоряжениям, исходящим от центра. Однако изменившиеся имперские
приоритеты не могли оставить институциональную модель Остзейского края в
неизменном виде: решения насущных проблем империи наталкивались на противоборство
сословий, в природе которых была заложена диалогичность.
На протяжении всей истории Российской империи остзейский вопрос являлся важным
фактором как внутренней, так и внешней политики. Верховная власть должна была
выстраивать взаимоотношения с этим регионом, имеющим свою сложную политическую
историю, таким образом, чтобы в полной мере воспользоваться его богатым
экономическим и культурным потенциалом. Приоритетом эпохи Екатерины II
становилось достижение политической и социальной стабильности. Во второй половине
ХVIII в. права привилегированных сословий в крае входили в противоречие с новой
просвещенной моделью самодержавия (где все, что являлось помехой вестернизации
России, должно было раствориться в имперском пространстве), что могло привести к
деструктивным сюжетам в жизнедеятельности империи. Институциональная модель
Остзейского края предполагала диалог во взаимоотношениях между имперской властью и
подданными, что было неприемлемо для российской императрицы (диалог в 1767 г. в
Уложенной комиссии был, скорее, исключением, нежели правилом). Бюрократическая
доктрина просвещенного абсолютизма, не приемлющая какой бы то ни было областной
автономии, устанавливала монологичный характер верховной власти. Путешествие
Екатерины II в Остзейский край, по сути, определило эти имперские приоритеты: линию
последовательной интеграционной политики в отношении Остзейского края.
1
2
3
4
5
6
7
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
Каппелер А. Россия – многонациональная империя. М., 2000. С.82.
Hosking G. Russia: People and empire 1552-1917 (Cambridge, 1997), C.35-36.
См.: Raeff M. The Well-ordered Police State and the Development of Modernity in Seventeenth- and Eighteenth-century
Europe: An Attempt at a Comparative Approach//American Historical Review, Vol.80, no.5 (December 1975), pp.1221-43;
Raeff M. The Well-ordered Police State: Social and Institutional Changes Through Law in the Germanies and Russia, 16001800. (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1983).
Политика централизации, унификации управления была характерна для эпохи просвещенных монархов: Она
проводилась Фридрихом П в Пруссии и Иосифом П в Габсбургской империи. Наиболее радикальным в этом
отношении был Иосиф П, реорганизовавший центральный и провинциальный административный аппарат в
наследственных землях Габсбургов. Отменив конституцию Венгрии (входившей в состав империи и имевшей
автономию), в 1785 г. он назначает там свою администрацию.См. Epstein K. The Genesis of German Conservatism
(Princeton, 1966), P. 403-405..Berenger ;J. A History of the Habsburg empire 1700-1918 (London & N.Y., 1997). P.100.
Миронов Б.А. Социальная история России периода империи (ХVIII-начало ХХ в.). Спб., 1999. Т.1.С.80.
Зутис Я. Остзейский вопрос в ХУШ веке. Рига, 1946. С. 217.
Собственноручная записка Екатерины П к генерал-прокурору А.И.Глебову о заготовлении подтверждения
лифляндцам согласно решению Петра Великого//Cб.РИО, 1871. Т.7.С.229.
8Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1998. С.625-626.
Зутис Я. Остзейский вопрос в ХУШ веке. С. 319-322.
Сб.РИО. 1871.Т.7. С.346-348.
Завершинский К. Методологические и семантические векторы политической легитимности. Великий Новгород,
2002. С.40.
Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С.636-642, 645-651.
См. Wortman R. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Vol. I. Princeton, 1995; Уортман Р.
Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. Т.1. От Петра Великого до смерти Николая I. М.: ОГИ,
2002.
Вебер М. Избранные произведения. С.636-642, 645-651.
Beetam D. The Legitimation of Power. Athlantic Highlands: Humanities Press International, INK.P.15-35.
См. Завершинский К.Ф. Методологические и семантический векторы политической легитимности. С.75.
Журнал высочайшего путешествия императрицы Екатерины II в Нарву, Ревель, Ригу, Митаву и обратно в СанктПетербург, с 20 июня по 25 июля 1764 г. Спб., 1764. С.270, 273, 285, 291.
Путешествие императрицы Екатерины П по Эстляндии и Лифляндии //Сборник материалов и статей по истории
Прибалтийского края. Рига, 1879. Т.2. С.565.
Сб.РИО. 1871. Т.7. С.361.
Уортман Р. Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии от Петра Великого до смерти Николая I. М.,
2002. С.168.
Данное братство известно с с конца 13 в. Одним из их покровителей являлся св. Маврикий, который был
чернокожим. Поэтому над домами, где располагались их общины, вылепляли голову негра – это их герб. Отсюда
пошло и название.
Geschichte der Revaler Schwarzenhäupter. Bearbeitet von F. Amelung und Baron Georges Wrangell. Ein Beitrag zur
Geschichte des deutschen Kaufmanns im Osten. Reval 1930. S. 291-294.
Denkelbuch des weil. Bürgemeisters Hermann Johann zur Mühlen //Das Inland 1860, № 48. S. 864-868.
Hessler Heinrich Benjamin von. Uber die Unwesenheit der Kaiserin Katharina zu Reval im Jahre 1764. // Das Inland. 1860.
№ 44. S. 793;Geschichte der Revaler Schwarzenhäupter. S. 294.
Журнал высочайшего путешествия императрицы Екатерины II в Нарву, Ревель, Ригу, Митаву и обратно в СанктПетербург, с 20 июня по 25 июля 1764 г. Спб., 1764. С. 291.
Там же. С.296.
Там же. С.362.
Там же. С.368.
Журнал высочайшего путешествия императрицы Екатерины II. С.291.
Neuschaeffer H. Katharina II und die baltischen Provinzen, 1975, S..384.
Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002. С.304; Madariaga I.de. Russia in the Age of Catherine
the Great. New-Haven, London, 1981. P.188.
Eckardt J. Livland im achtzehnten jahrhundert. Lepzig, 1876. Erster Band. S. 305-307.
В определенной степени данное убеждение могло быть усилено событиями, происходившими в Петербурге во
время поездки императрицы по Остзейскому краю: подпоручиком В.Мировичем была совершена попытка
освобождения Иоанна Антоновича из Шлиссельбургской крепости и возведения его на престол. С.М.Соловьев
полагал, что известие об этом ускорило возвращение императрицы в Петербург.
См.: Семевский В.И. Крестьяне в царствование Екатерины II. Cпб., 1901. Т.1. С.91-92.
Зутис Я. Остзейский вопрос в ХУШ веке. С. 299-300.
Указы и рескрипты императрицы Екатерины П к лифляндскому и эстляндскому генерал-губернатору
Ю.Ю.Броуну//Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Рига, 1870. Т.4.
Eckardt J. Livland im achtzehnten jahrhundert. Lepzig. S. 305.
Rosanov M.N. Jacob M.R. Lenz, Leipzig 1909. S.36.
Wrangell W. baron, Krusenst'jern G.von. Die Estlandische Ritterschaft, ihre Ritterschaftshauptmanner und Landrate,
Luneburg/Lahn. 1967. S.65.
Conze W. Hirschenhof. Die Geschichte einer deutschen Sparachinsel in Livland. Berlin, 1934. S. 26.
Wrangell W., baron. Krusenst'jern G.von. Die Estlandische Ritterschaft. S.65
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
См.: Johann Georg Eisen (1717-1779). Ausgewählte Schriften: deutsche Volksaufklarung und Leibeigenschaft im
Russischen Reich /Hrsg. von Roger Bartlett und Erich Donnert (Quellen zur Geschichte und Landeskunde
Ostmitteleuropas, 2). Marburg, 1998, XI.
Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. P.64.
Рихтер А. История крестьянского сословия в Прибалтийской губернии. Цит. по: Путешествие императрицы
Екатерины П. С.562.
Путешествие императрицы Екатерины П. С.562.
Журнал высочайшего путешествия императрицы Екатерины II.
Броун, апеллирует к сетованиям Екатерины относительно тяжелого положения крестьянства. Однако проблема эта
для государыни на тот момент, думается, стояла не в плоскости изменения тяжелого быта и положения
крестьянства (гуманитарных соображений), а в плоскости фискальных интересов государства (остзейское
рыцарство в силу своих привилегий не способствовало налоговой платежеспособности крестьянского населения).
Луне Л.А. Крестьянский вопрос в общественной мысли Прибалтики//Материалы по истории сельского хозяйства.
Рига, 1958, Т.5. С.207-223.
Wihksninsch. Die Aufklarung und die Agrarfrage in Livland. Riga, 1933.S.236-237.
Eckardt J. Livland im achtzehnten Jahrhundert. S. 316-317, 322-323.
См.: Neuschaffer H. Katharina II und die baltischen Provinzen. Hannover-Dohren, 1975. S.416.
Sacke G. Livlandische Politik Katharinas II. Quellen und Forschungen zur Baltischen Geschichte. Riga und Rosen.1944.
Heft 5 (Marz). S.26-73.
Eckardt J. Livland im achtzehnten Jahrhundert. S. 324.
Путешествие императрицы Екатерины II.С.555-590.
Важным результатом этого противостояния было восприятие и развитие императрицей проблемы права
собственности. Проблема крестьянской собственности была поднята на щит в инициированном Екатериной
конкурсе Вольного экономического общества 1765 г.
Bartlett R The Question of Serfdom: Catherine II, the Russian Debate and View from the Baltic Periphery (J.G.Eisen and
G.H.Merkel), in: Russian in the Age of Enlightenment: Essays for Isabel de Madariaga /Ed.by R.Bartlett and J.Hartley.
Nеw York., 1990. P. 153.
