www.a4format.ru
Басовская Е.Н. Русская литература второй половины XIX века: Учебное пособие для 10 класса средней
школы. — М.: Олимп, 1998.
Е.Н. Басовская
Герой уходящий
Когда-то молодые читательницы Толстого были чуть ли не поголовно влюблены
в князя Андрея. Сколько слез пролито над его судьбой! Сейчас все обстоит иначе. Мои
ученики (и ученицы тоже) строго судят Болконского. От былого восторга не осталось
и следа. Это очень показательно. Прошла пора романтических героев. А он именно —
романтический, хотя и живет в реалистическом мире. Может быть, он даже точнее всех
остальных героев книги соответствует эпохе.
Болконский — дворянин начала XIX века, для него превыше всего честь. Он
одержим честолюбием, его вдохновляет идеал Наполеона Бонапарта — низкорослого
капрала, занявшего французский трон и захватившего полмира. Все важнейшие черты
князя Андрея — своего рода «цитаты» из русской классики первой половины XIX
столетия. Он и «лишний человек», разочарованный и мрачный, как Онегин и Печорин, он
и «русский Наполеон», подобный Германну из «Пиковой дамы».
Но есть и существенное отличие. Романтический герой чаще всего предстает перед
читателем сложившейся личностью и в дальнейшем не меняется. (Онегин здесь скорее
исключение из правила; недаром пушкинский роман в стихах считают преддверием
реалистической литературы.) Чистейший образец — Печорин. Он появляется ниоткуда,
приходит в мир романа со своими душевными страданиями, истоки которых неизвестны,
и уходит из жизни таким же одиноким и непонятым. У Толстого все иначе. Его отличает
подмеченная Чернышевским способность следить за развитием личности.
В первом томе «Войны и мира» мы видим Болконского человеком колоссальных
амбиций. Вспомним хотя бы его разговор с дипломатом Билибиным, которого удивляет
намерение князя ехать в действующую армию.
«—Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда
вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух... или не доедете до армии и мир будет
заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией...
— Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «Еду для того,
чтобы спасти армию».
В этот момент Болконский, безусловно, «человек войны». Именно война дает ему
шанс выдвинуться, сделаться исторической личностью. Фактически он ищет для реализации своих исключительных способностей тех особых условий, которые другой наполеонист — Раскольников — создавал искусственно. Заметь: стремясь стать великим, человек и у Достоевского, и у Толстого ступает на путь насилия. Правда, князь Андрей не преступник, точнее — преступник не в большей мере, чем каждый, кто участвует в войне
не ради освобождения своей земли, а с иными целями.
Я не случайно сопоставила Болконского с Раскольниковым. Их объединяет не только гордыня, но и безуспешное стремление подчинить жизнь теории. И у обоих писателей,
создавших эти образы, — Достоевского и Толстого — жизнь оказывается сильнее. Она
разрушает теоретические построения героя. Правда, герой далеко не всегда готов это
осознать. Болконский, как и Раскольников, с мрачным упорством стоит на своем. Если
сама жизнь против его взглядов — тем хуже для жизни! Он готов озлобиться, замкнуться,
стеной отгородиться от людей — лишь бы не потерять веры в свою правоту.
www.a4format.ru
2
Князь Андрей убежден, что ходом истории управляют великие люди. Во время
Шенграбенского сражения 1 он становится свидетелем героизма капитана Тушина. Этот
скромный, робкий со старшими офицер не только проявляет чудеса мужества, но и демонстрирует незаурядные тактические способности.
«Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим
фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы
зажечь деревню. <...>
Атака 6-го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой
батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы
тушили пожарг разносимый ветром, и давали время отступать. <...>
Про батарею Тушина было забыто... Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло по
чьему-то приказанию в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята
французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех
никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал,
что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот
пункт, и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении
четырех пушек».
Исключительная роль, сыгранная Тушиным в ходе сражения, вступает в противоречие с представлениями князя Андрея о величии и героизме. Таких героев, как Тушин,
не может, не должно быть! А тот, как назло, вновь демонстрирует свое ничтожество,
когда жалко оправдывается перед Багратионом, а затем благодарит Болконского за заступничество.
«— Вот спасибо, выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было
грустно и тяжело. Все это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся».
Он надеялся, что на войне попадет в мир героев и сам прославится. Но быть среди
таких героев, как Тушин, он не желает. Болконский не допускает, что ошибся; нет, ему
представляется, что сама жизнь идет неправильно.
Аустерлиц 2 , казалось бы, дает князю шанс прорваться в наполеоны. Все сбывается:
атака, развевающееся знамя, миг славы. Война стала красивой... Стала ли? Болконский,
бежавший со знаменем впереди войска, падает раненый. Вид распростертого на земле
человека — убитого или страдающего от боли — красив только с точки зрения Наполеона, который у Толстого начисто лишен нравственного чувства. «—Voila une belie mort 3 , –
сказал Наполеон, глядя на Болконского».
Эпизод «Войны и мира», в котором князь Андрей видит над собой высокое небо
Аустерлица, чрезвычайно знаменит. Причина этого состоит и в том, с каким поразительным мастерством он написан, и в том, что это средоточие философии писателя. Противоречие между естественностью и фальшью принимает зримые очертания.
«Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали
1
Шенграбенское сражение произошло 4(16) ноября 1805 года между русскими и французскими войсками
около деревни Шенграбен в Австрии. В ходе этого боя арьергард под командованием П.И. Багратиона
задержал авангард французов и обеспечил отступление главных русских сил.
2
Аустерлицкое сражение состоялось 20 ноября (2 декабря) 1805 года у города Аустерлица (ныне
г. Славков, Чехия) между русско-австрийской армией с одной стороны и французской — с другой.
В этой битве Наполеон одержал победу, и 21 ноября (3 декабря) австрийский император Франц II
заключил с ним перемирие, а вскоре подписал мир. Сражение знаменовало собой разгром третьей
антифранцузской коалиции.
3
Вот прекрасная смерть (фр.).
www.a4format.ru
3
и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга
банник 1 француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному
небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да!
все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того
даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»
Здесь слово «небо» повторяется пять раз, оно четыре раза названо «высоким»,
дважды — «бесконечным». Писатель передает лихорадочное состояние Болконского:
именно так мысль больного или раненого зацикливается на одном; навязчивый образ
вытесняет собою все остальное. Но дело не только в этом. Повторяя одни и те же слова,
Толстой как будто ввинчивает в сознание читателя самый важный, символически значимый образ. Небо — это природа, огромная, бесконечная, могущественная. «Высокое»
противостоит «низкому». Высокое небо — низеньким фигуркам людей. Высокие мысли
о Боге и мироздании — низкому стремлению к земной славе.
Иногда говорят, что Толстой писал тяжеловесно и вообще не был мастером слова.
Но кто такой мастер? Да, он не удосуживался очищать свои тексты от словесных повторов. Он строил громоздкие фразы с многочисленными придаточными. Но он умел найти
слово — единственное, которое нельзя забыть. Слово, в котором сконцентрирована целая
философия.
Однако Толстой не был самим собой, если бы его герои могли в одну минуту «сознавать свои ошибки» и чудесным образом исправляться. Болконский не переродился после
того, как увидел крошечную фигурку Наполеона на фоне огромного неба. Князь Андрей
оставил свои честолюбивые планы, но лишь на некоторое время. Вернувшись после
ранения, он вел уединенную жизнь в имении, преуспел в хозяйственных делах, сосредоточил все силы на семье — и что же? Через год почувствовал, что жизнь кончена.
Когда же, попав в Отрадное, он увидел Наташу Ростову, услышал ее слова о том, как
ей хочется улететь в небо, и, не зная, полюбил эту девочку, когда на его глазах ожил и
зазеленел вековой дуб, когда в душе князя Андрея «вдруг поднялась... неожиданная
путаница молодых мыслей и надежд» — какое применение нашлось его пробудившимся
силам? Возвращение к жизни совершилось весной 1809 года. А уже в августе Болконский
был в Петербурге и вскоре сблизился с политиком-реформатором Сперанским 2 . Толстой
всегда был беспощадно честен по отношению к своим персонажам. Он мог очень любить
их — но никогда не щадил. Напротив, он подмечал их недостатки, заблуждения, ошибки с
точностью опытного врача.
«...Князь Андрей возобновил старые знакомства, особенно с теми лицами, которые, он знал,
были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому,
какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы
миллионов».
1
2
Банник — щетка для чистки пушек.
Сперанский М. М. (1772–1839) — русский государственный деятель, реформатор. Происходил
из семьи священника, окончил духовную семинарию. С 1803 г. служил в министерстве внутренних дел. Составил несколько реформаторских проектов. Обратил на себя внимание Александра I
и с 1807 г. стал его статс-секретарем. С 1808 г. — член Комиссии составления законов, товарищ
(заместитель) министра юстиции. Стремился к установлению в России конституционной монархии. По инициативе Сперанского в 1810 г. был учрежден Государственный совет.
В 1812 г. Сперанский был по наговору недоброжелателей — противников реформ — обвинен в государственной измене, смещен со всех постов и сослан в Нижний Новгород, затем
в Пермь. После возвращения в 1821 г. Сперанский продолжал государственную службу, но более
не выдвигал смелых реформаторских проектов.
www.a4format.ru
4
«Накануне сражения»! Как будто не было бесконечного неба! Как будто не открылось Болконскому однажды, на аустерлицком поле, что судьбы миллионов определяются
не теми, кто составляет «высшие сферы» на земле! Как будто он не понял однажды, что
есть разница между «высшим» в земной иерархии 1 и истинно высшим, то есть находящимся над человеком!
Князь Андрей вернулся к суете политики и опять стал прорываться в великие люди.
Даже его прекрасная влюбленность в Наташу обернулась жестокостью, неизбежной для
того, что ставит себя выше окружающих. Когда старик отец потребовал, чтобы свадьба
была отложена на год, Болконский уехал и оставил свою невесту в одиночестве испытывать прочность едва пробудившихся в ней чувств. Узнав же о «неверности» Наташи,
не пожелал ни понять ее, ни просто отнестись к ней с сочувствием. «...Я говорил, что
падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу».
«Падшей женщиной» он называет юную Наташу, которая лишь замышляла бежать с Курагиным, а теперь тяжело заболела от пережитого потрясения.
Все, что строит Болконский, рассыпается. Сперанский оказывается таким же
ложным кумиром, как и Наполеон. Ни война, ни реформаторская деятельность не
приносят славы. Гордый максимализм разрушает саму возможность счастья. Наконец,
верность понятию чести приходится доказывать, жертвуя жизнью.
Как ты, вероятно, помнишь, Болконский был смертельно ранен при Бородине. Рядом
с ним упала граната. Прежде чем она разорвалась, можно было успеть броситься на
землю. Но князь Андрей, сознавая опасность, тем не менее «помнил о том, что на него
смотрят». «Стыдно, господин офицер!» — вот его последние слова перед ранением. ( Я
уже не раз слышала от учеников, что такое поведение глупо. С точки зрения житейского
здравого смысла — несомненно. Но дворянская честь вообще несоизмерима со
здравомыслием. Глупо вызывать противника к барьеру: на дуэли может погибнуть
невиновный. Глупо стреляться, чтобы избежать позора, — не лучше ли удариться в бега.
Глупо, в конце концов, выводить войска на Сенатскую площадь и требовать конституции,
не имея практически никаких шансов на успех. Глупо обрекать себя на заточение,
каторжные работы, ссылку, если сегодня у тебя есть все... все, кроме спокойной совести.
Сам Толстой через много лет после публикации «Войны и мира» наделал множество
великих глупостей: стал заниматься крестьянским трудом, отказался от вознаграждения
за издание своих новых книг, попытался даже запретить себе самому создавать художественные произведения... И все потому, что чувствовал себя виноватым перед теми, кому
живется хуже, и искал путей совершенствования мира.
Князь Болконский был ярчайшим воплощением прекрасной дворянской,
интеллигентской непрактичности. Вот что интересно: он мал ростом, говорит неприятным
тонким голосом, у него дурной характер, — но мы любим его. В нем есть очарование
навсегда ушедшей эпохи князей и графов, эпохи балов и выездов на охоту, эпохи
литературных салонов и вечеров в гостиных, эпохи хороших манер и высоких иллюзий.
В «Войне и мире» умирают или погибают многие персонажи: старый граф Безухов
— отец Пьера и князь Болконский — отец Андрея, Элен Безухова, Петя Ростов, Платон
Каратаев, граф и графиня Ростовы... Но только смерть князя Андрея автор описывает
подробно, глядя на мир глазами умирающего. Это очень страшные страницы. Толстой обладал неким особым знанием, которое не дано другим людям. Он уверял, что помнит
свою жизнь до рождения, в материнской утробе, помнит впечатления младенчества. Когда
читаешь главы, в которых рассказывается о смерти Болконского, возникает ощущение,
что писатель пережил хотя бы однажды и это. Он знал, что испытывает человек в послед-
1
Иерархия (от греч. hierarchia) — расположение элементов целого в порядке от высшего к низшему.
www.a4format.ru
5
ние минуты. Знал, как именно наступает смерть. Знал, что смерть есть переход в иную
жизнь.
«Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел
после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам
не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для
любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнью. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал
ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью».
Только в последние дни к князю Андрею пришло смирение, которое прежде было
ему недоступно. Он умер — и соединился с вечной природой, представшей перед ним
однажды под Аустерлицем.
В какой-то момент работы над эпопеей Толстой собирался назвать ее «Все хорошо,
что хорошо кончается» и даже написал вариант окончания, в котором князь Андрей
и Петя Ростов остались живы. Болконский выздоровел и вернулся в армию, перед этим
примирившись с Наташей и даже определив ей в женихи Пьера. Думаю, многим читателям (и особенно читательницам) «Войны и мира» пришелся бы по душе такой поворот
событий. Но поверить в него невозможно. Не получается представить себе князя Андрея
тихим, покорным судьбе, смирившимся. Он не ощущал себя частью мира (Mipa), не был
создан для общей, «роевой» жизни. И Толстой, любивший его, подарил ему покой. Не так
ли обрели покой и герои написанного через десятки лет романа Булгакова «Мастер
и Маргарита»? Мастер и его возлюбленная тоже умерли — чтобы перейти в иной мир, где
нет преград их любви. Наверное, это сходство случайно. Но оно свидетельствует о том,
как в разные столетия мысль великих художников возвращается к одним и тем же неразрешимым вопросам бытия.
